Отражение «магистрального» притчевого сюжета в драме А. Вампилова «Старший сын»

«Магистральным сюжетом» с точки зрения Н.Л. Лейдермана и М.Н. Липовецкого можно назвать отражение в литературе ХХ века борьбы классических и модернистских систем, завершившейся их синтезом, «приведшим к рождению нового творческого метода», который литературоведы и называют постмодернизмом[45].

Мы воспользовались термином «магистральный сюжет» применительно к притчам, ассоциации с которыми находим при чтении «Старшего сына»; таковыми являются притча о блудном сыне, притча о заблудшей овце, притча о пастыре добром и притча о потерянном таланте и др. В перечисленных притчах представлен один архитипический мотив – уход человека из родного дома. С точки зрения богословов, этот мотив объединяет все притчи, осмысляющие взаимоотношения Бога и человека, но каждая из притч посвящена оценке разных этапов этих взаимоотношений. На метафизическом уровне образы отца и сына пьесы А.Вампилова вызывают у нас ассоциации, в первую очередь, с библейскими притчами об отце, среди них – притча о блудном сыне. Называя общие черты пьесы и притчи, следует отметить разделение  героев  на представителей двух поколений: отцов и сыновей.

Начинаясь как бытовой анекдот, драма «Старший сын» заканчивается как философская притча, при этом известная библейская притча претерпевает определённую трансформацию: блудный «сын» возвращается в дом, из которого никогда не уходил; «блудные» дети Сарафанова возвращаются в дом, из которого так и не ушли.

В пьесе с самого начала отчетливо просматривается мотив поиска пути: опоздав на последнюю электричку, студент Бусыгин заблудился в неизвестном ему пригородном районе; собирается с будущим мужем на Сахалин Нина Сарафанова; младший Сарафанов – Васенька «едет в тайгу на стройку» - все герои пьесы в преддверии пути.

Особенностью драмы "Старший сын" является наличие значительного количества "заблудившихся" персонажей. В первую очередь, таковым является Бусыгин. Оказавшись в доме Сарафановых, Бусыгин понять безусловную любовь Сарафанова способен не сразу, он движется по пути ложных идеалов, в результате чего сбивается с пути истинного. Сарафанов принимает своего заблудшего «старшего сына» по закону безусловной любви, выступающей организующим началом, ведущим к принятию главного закона жизни: «То, что ты нашелся – большая радость!», «Я счастлив… Я просто счастлив!» [2; 164]. Сарафанов в своих действиях подобен отцу притчи: тот так же богат своей милостью и щедростью, он не желает, чтобы дети служили в его доме как работники, отец приказывает приготовить пир: "Станем есть и веселиться! Ибо этот мой сын был мертв и ожил, пропадал и нашелся" [Лк. 15:23-24].  Об ушедшем из дома сыне в притче не случайно говорится «был мертв». Дом, прежде всего, это освоенное место и обитель человека. Как символ упорядоченного пространства, дом в духовном плане рассматривается как хранилище родовой мудрости человечества [13;114]. Покидая пределы дома, как упорядоченного микрокосма, человек лишается этой мудрости, теряет свои корни. Таким образом, покинув дом своего отца, блудный сын разрывает связь с родовым гнездом, переступает границу живого. Когда блудный сын находится вне воздействия отца, он оказывается лишенным воли. Но, вернувшись в дом отца, сын приобретает свободу.

В образе Бусыгина мы видим черты, сближающие его с блудным сыном притчи: тесная связь их с  внешним миром выступает как символическое проявление смерти.

Не случайно в притче отец, встречая вернувшегося сына, приказывает рабам принести ему дорогие одежды, перстень и обувь на ноги, в знак возобновления их отношений. Подобно другим покровам, одежда выполняет функцию защиты, в некотором роде, ограждения, олицетворяет внутреннюю сущность, а также сосредоточение силы, жизненной энергии [33; 336]. Облачив блудного сына в одежду, отец тем самым возвращает его в дом, а значит, возвращает и к жизни: «… принесите лучшую одежду и оденьте его … ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся» [Лк. 15:24].Великая отцовская любовь Сарафанова открывает заблудшей душе Бусыгина путь к спасению, приобщению его к истинной любви, цель которой – преодоление  двойственности и разъединенности души на пути к божественному началу. Отец Сарафанов стремится сплотить детей своим счастьем: «Мы все здесь рады, не правда ли?». Рад и Бусыгин, который теперь осознает себя частью этой семьи: «Конечно… Больше всех я» [2;116]. Сарафанов принимает своего заблудшего «старшего сына» по закону безусловной любви, выступающей  организующим началом, ведущим к принятию главного закона жизни: «То, что ты нашелся – большая радость!», «Я счастлив… Я просто счастлив!» [2; 124]. Этот же аспект составляет содержание притчи о заблудшей овце, рассказанной Христом своим ученикам: «Кто из нас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдет искать пропавшей, пока не найдет ее? А нашедши, принесет ее домой с радостью и скажет друзьям и соседям: «Порадуйтесь со мной, я нашел свою пропавшую овцу!»[Лк. 15:6].

Решившись на обман, Бусыгин оступился духовно, избрал не тот путь, по которому велит ему идти совесть, и очень скоро к нему приходит раскаяние: « Этот папаша - святой человек. … не дай бог обманывать того, кто верит каждому твоему слову» [2; 126].

Через раскаяние Владимир Бусыгин обретает любовь Сарафанова, осознает себя не просто человеком, а сыном своего отца.

Библия гласит: Любовь есть Свет и Истина. Восхождение заблудшей души к спасительной Отцовской любви - основа бытия. И свет в окне квартиры Сарафановых, на который устремляется в ночи Бусыгин, обозначен Вампиловым не случайно: в пьесе свет выступает художественной деталью, являющейся символом любви, объединяющего всех начала.

В драме А. Вампилова материализуется образ еще одного «старшего сына» – мужа Нины, курсанта и будущего офицера Кудимова.

Сцена появления Кудимова - зеркальное отражение другой сцены - появления Бусыгина  в доме Сарафановых: знакомство, предложение выпить, претензии на сыновство.

В отличие от Кудимова, Бусыгин неволньно попал в дом Сарафановых. Он не выбирал, а вошел в одну единственную дверь. Это был выбор места, но не выбор семьи. Желание Кудимова войти в семью Сарафановых обусловлено личным выбором, итересом к Нине. Отсутствие внимания к отцу невесты, пренебрежительное к нему отношение проявляются в вопросе Кудимова: «А где папаша?» [2;154].

Несмотря на то, что фактически Кудимов имеет больше оснований называться «старшим сыном» Сарафанова, он не становится таковым. Бусыгин же, чувствуя внутреннюю потребность в отце, изначально отождествляет себя с членами семьи Сарафановых. Ему не важно, какое общественное положение занимает Сарафанов, Бусыгину дорог отец, каким бы тот ни был. Противостояние Кудимова  и Бусыгина решено автором в пользу последнего.

В притче о блудном сыне заблудился не только младший сын, который пошел искать счастья в далекую страну, но и старший, хотя он не оставлял родного дома. Для него послушание и исполнение обязанностей стали тяжелым бременем, а служение - рабством.

Нина Сарафанова в доме отца выполняла все обязанности, какие требуется от дочери. Сарафанов так говорит о ней Бусыгину: «Она очень серьезная. Я даже думаю, что нельзя быть такой серьезной. Конечно, ей досталось. Она была тут хозяйка, работала – она портниха – да еще готовилась в институт. Нет, она просто молодец» [2;125].

В доме Сарафанова Нина трудилась каждый день, всегда была рядом, но в глубине своего сердца она ушла от отца очень далеко и со временем превратилась в несчастного человека, не понимающего, что есть свобода. Этим обосновано ее желание уехать из дома отца:

Нина: Ты что, не знаешь, что я уезжаю?

Васенька: Я тоже уезжаю.

Нина. … но об отце-то ты должен подумать!

Васенька. Ты о нем не думаешь, почему я о нем должен думать? [2;100].

В притче грех блудного сына очевиден. Однако не так просто обнаружить, что заблудился и старший сын. По внешним признакам он положителен во всем. Но при виде радости, охватившей отца по возвращении пропадавшего младшего сына, зло в душе старшего сына вскипело и вышло на поверхность. И сразу же стали видны охватившие его сердце эгоизм, высокомерие, обида, зависть.

Одна из характеристик старшего сына - отсутствие радости. Все, кроме него, радуются, а он "осердился и не хотел войти" [Лк. 15:28]. Эмоции Нины при появлении Бусыгина подобны:

Нина (сердито): «Что вы здесь устроили? … Кто нашелся? Какой еще брат?» [2; 116-117].

Нина погружена в свои заботы, мысленно она далека от отца и «нашедшегося» брата. В притче, споря с отцом, старший сын не признает в кающемся грешнике своего брата, он называет его "этот - сын твой?" [Лк. 15:30]. Для Нины появление в их доме старшего сына Сарафанова по меньшей мере нелепо: «Это ты – брат?» [2; 117]. Таким образом, прослеживается сходство в образах Нины и старшего сына притчи: как и старший сын, Нина в разладе с отцом. Она, как и старший сын, должна признать, что во многом виновата перед ним и тоже заблудилась в жизни.

Сердце Сарафанова вмещает всех детей, его любовь к детям носит безусловный характер. Это любовь истинная. Она отличается от любви формальной, которая определяется некой нормативностью, стремлением устраивать свою жизнь так, как это принято в обществе. Так, жена Сарафанова ушла когда-то к более перспективному, в сравнении с мужем, инженеру, Нина пытается устроить свое счастье с серьезным, подающим большие надежды летчиком Кудимовым - «отличником боевой и политической подготовки»[2;150], Васенька сжигаем слепой страстью к Макарской. Отсутствие потребности в непредвзятой, истинной отцовской любви, обрекает героев пьесы на духовное блуждание. В пьесе прослеживается закономерность: там, где любовь подразумевается изначально, она не возникает, в случае же, где истинной любви не предполагается, она обнаруживает себя. Так, между отцом и детьми семьи Сарафановых духовная связь разорвана. В момент ссоры по поводу отъезда Васеньки, Сарафанов произносит то, в чем сам себе не хотел признаваться: «Да, я воспитал жестоких эгоистов. Черствых, расчетливых, неблагодарных… теперь я на старости лет могу наслаждаться одиночеством…»[2;162]. Бусыгин же, попав обманом в чужую семью, нашел возможность проявить истинную любовь, которая отвечает собственной потребности Бусыгина быть кому-то нужным, принадлежать к дому, быть любимым и значимым членом семьи.

Обращаясь к Бусыгину, Сарафанов произносит:

Сарафанов: «Ты – настоящий Сарафанов! Мой сын! И притом любимый сын!»

Нина: « А я? А Васенька? … ты еще считаешь нас своими детьми?»

Сарафанов: «Вы все мои дети, потому что я люблю вас. Плох я или хорош, но я вас люблю, а это самое главное» [2;172].

В притче о пастыре добром, Бог точно также проявляет свою любовь к людям: «Я есьм пастырь добрый, который Душу и Жизнь свою полагает за овец. Есть у меня и другие овцы, которые не сего двора, и тех надлежит Мне привести, и голос Мой услышат, и будет одно стадо и один Пастырь» [Иоан. 10:1-16]. Смысл жизни Сарафанова - семья, в которой он и все его дети «одно стадо и один Пастырь» [Иоан. 10:17].

Как видим, мотив движения души (сына) к Богу (отцу) составляет основу сюжетов всех библейских притч, объединенных одним общим «магистральным» сюжетом. Главным шагом на пути духовного странствования сына является осознание того, что он - сын своего отца. Сын в свою очередь должен стать отцом и вести себя так же, как отец. Сын должен быть отцом для сбившихся с пути младших братьев и сестер. Возвращение к отцу - это путь становления каждого из детей Сарафанова. Любовь отца-Сарафанова есть та спасительная составляющая, которая объединяет жизнь семьи, находящейся на грани краха. Подобно тому, как «камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла» [Лк. 6:48], отец Сарафанов своей безграничной любовью к детям создал крепкую основу семейного счастья. Отец прощает своих заблудившихся детей, дает им духовную свободу, ничего не желая взамен, вся его жизнь - для детей. Таким образом, любовь, прощение и щедрость являются тремя главными шагами на пути духовного преображения человека.

Притчевое мышление выявляется как на уровне сюжетного повествования, так и в виде сравнительных кратких суждений, притчевых слов или изречений. Они распределены между персонажами неравномерно. Для одних использование притчевого слова характерно, для других — нет. Притчевые изречения, сравнения произносятся Бусыгиным и Сарафановым не осознанно. Сарафанов именует себя «творцом» [2;122], что синонимично определению "Господь Бог". Оратория Сарафанова «Все люди – братья» - призыв к новой жизни в любви и гармонии людей друг с другом: «Человек человеку брат… Брат страждущий…»[2;108]. Этими словами Бусыгин утверждает идею всеобщего равенства и братства, взаимопомощи, сострадания. В этом монологе Бусыгина находит отражение один из главных принципов христианства. Восприимчивость героя к притче свидетельствует о его причастности к области универсального знания. Герой избирает для себя некую притчу, символ и ориентирует свою жизнь на него, так как задачей притчи всегда является приобщение человека к универсальным законам бытия.

Актуализация драматургом притчевой основы пьесы «Старший сын» ставит читателя и зрителя перед необходимостью оценить изображенные в пьесе события (отражение советской реальности 1960-1970 годов) в соотношении с законами бытия, воплощенными в библейских текстах. Отношение Сарафанова старшего к своим детям и Бусыгину представляет в контексте христианских истин единственно возможную модель взаимоотношений отца и сына. Это отцовское отношение, основанное на любви, доверии, стремлении понять свое чадо, вольно или невольно переносится читателем на тех деятелей Советской страны, которые функционально выполняли роль «отцов» народа (речь идет о Сталине и всех руководителях партии и правительства, которые претендовали на эту роль в СССР). Проявление в пьесе указанной притчевой основы, на наш взгляд, делает явной авторскую оценку жизни в Советской стране, деятельности ее руководства как несоответствующих высшей норме бытия. Советская действительность с развитой системой наказаний – свидетельство другого отношения «отцов» народа к тем, чьи судьбы им были вверены. Притча о блудном сыне в качестве нормы утверждает попытки самореализации и поиск смысла жизни поколения детей, даже если они при этом нарушают правила жизни отцов. Но в этой притче представлена также норма жизни и отношений с миром поколения отцов, которые с высоты обретенного опыта не воспринимают заблуждение детей как преступление. Таков Сарафанов, за плечами которого не только Великая Отечественная война, но и недолжные, с его точки зрения, отношения с женщинами и т.д.

Притчевую модель частично реализуют в произведении представители поколения детей. Переживший ложь Бусыгин, неспособный побороть свою любовь к Макарской, Васенька, сбегающая от дочерних обязанностей Нина - таковы дети Сарафанова. Их внутреннее несовершенство не стало основой для авторского осуждения этих персонажей. «В жизни бывают люди, - отмечает К. Л. Рудницкий, - которые не обязаны всю дорогу нести на себе бремя предначертанной добродетели или предписанной греховности. Именно такими – жизненными, а не сценическими - законами руководствуется Вампилов, когда ведет свою театральную игру» [22;218]. Актуализация притчевой основы позволяет читателям оценить несовершенство молодого человека, как естественное и нормальное, требующее от окружающих оценки поступков таких персонажей, что совсем не предполагает уничтожение этих людей.

Список использованных источников

I. Художественные тексты

1. Библия. – М.: 2002.

2. Вампилов, А.В. Утиная охота: Пьесы/ А.В. Вампилов. – М.: Дет. лит.,  2003. – 272с.

II. Научно- критическая литература

3. Агранович, С.З. Гармония-цель-гармония: Художественное сознание в зеркале притчи / С.З. Агранович, Саморукова И.В. - М.,  1997. – 172 с.

4. Бабанова, И. И учил их притчами… (Евангельские притчи и их традиции в литературе и искусстве) / И. Бабанова. -  Омск, 2003.- 342с.

5. Берестовская, Л.Е. Библейские притчи в контексте религиозной когнитологии / Л.Е. Берестовская  // Вестн. Пятигор.гос. лингв. ун-та. – Пятигорск, 2000. - N 2. - С. 60-63.

6. Гушанская, Е.М. Александр Вампилов. Очерк творчества / Е.М. Гушанская. – М.: 1990 - 320 с.

7. Давыдова, Т. Басня и притча / Т. Давыдова, В.  Пронин // Лит.учеба. – 2003. - N 3. - С. 195-197.

8. Добротворский, С. Притча в древнерусской духовной письменности  / С. Добротворский // Православный собеседник. - Казань, 1994.  - № 4.- С.12-29.

9. Крекотень, В. И. Оповiдания Антонiя Радивиловського. Зiсторiiукраiнскоiновелiстики XVII  /  И.В. Крекотень -  Киев, 1983.-  569с.

10. Кузьмина, Р.И. Притча как условная художественная форма. //Метод, жанр, поэтика в зарубежной литературе / Р.И. Кузьмина. – Фрунзе, 1990 – С. 19-37.

11. Кушнарева,  Л.И.  Притча как жанр / Л.И. Кушнарева // Язык. Этнос. Сознание - Language, ethnicity and the mind. – Майкоп, 2003. – Т. 2. – С. 205-208.

12. Лейдерман, Н. Л. и Липовецкий, М. Н.Современная  русская  литература: 1950 - 1990-е годы / Н.Л. Лейдерман и М.Н. Липовецкий // Учеб.пособие для студ.  высш.  учеб.  заведений:  В  2  т.  -  Т.  2:  1968  -  1990.  - М. :Издательский центр "Академия", 2003. - 688 с.

13. Лихачев, Д. Поэтика древнерусской литературы  / Д. Лихачев. - М., 1979.  – 414с.

14. Мальцев, Л.А. Жанр рассказа-параболы и метафизическая символика / Л.А. Мальцев // Studiapolonica :Филол. альм. – Калининград, 2001. – С. 59-77.

15. Маймин, Е.А. Группировка персонажей в комедии А.Вампилова «Старший сын»/ Е.А. Маймин //Теория и практика литературного анализа. – М., 1984.

16. Мельникова, С.В. Роль евангельской традиции притчеобразных форм в русской литературе / С.В. Мельникова //Высшая школа : проблемы преподавания словесности. – Улан-Удэ, 2003. - С. 144-148.

17. Мень, А. Сын человеческий / А. Мень. - М., 2000. – 674с.

18. Покровский, Н.В. Очерки памятников христианского искусства  / Н.В. Покровский. -  СПб., 2000. – 371 с.

19. Радь,  Э . А . Конфликт поколений и ситуация выбора в произведениях литературы Древней Руси и XVIII века / Э.А. Радь. -  Самара, 2002.-   283с.

20. Распутин,  В. Г. Истины Александра Вампилова / В.Г. Распутин. – Иркутск: Восточно-Сибирское книжное издательство, 1977. -  247с.

21. Ромодановская Е. К. Повести о гордом царе в рукописной традиции XVII—XIX вв.  / Е. К. Ромоданова. - Новосибирск, 1985. – 473с.

22. Рудницкий, К.Л. Театральные сюжеты/ К.Л. Рудницкий. – М.: Искусство, 1990. – 464с.

23. Сахаров, В.И.  Русская драма как искусство слова / В.И. Сахаров. -  М., 2005. – 473с.

24. Симуков, А. О Вампилове: Воспоминания и размышления / А. Симуков // Вампилов А. Дом окнами в поле. -  Иркутск: Восточно-Сибирское книжное изд-во, 1981. - С. 612-628.

25. Скрынин, В.Н. Советская экзистенциальная драматургия / В.Н. Скрынин. – Иркутск, 1992. – 217с.

26. Сушков,  Б.Ф. Александр Вампилов: Размышления об идейных корнях, проблематике, художественном методе и судьбе творчества драматурга / Б.Ф. Сушков. – М., 1989. – 312с.

27. Тендитник, Н. Мастера / Н. Тендитник. - Иркутск, 1991. - 178с.

28. Туровская, М.Памяти текущего мгновенья / М. Туровская . -  М.,1987. – 206с.

29. Тюпа, В.И. Грани и границы притчи / В.И. Тюпа // Традиция и литературный процесс. -  Новосибирск,  - 1999. - С. 381-387.

III. Методическая литература

30. Литература. 11 кл.: Учеб.для общеобразоват. учреждений: В 2 ч. Ч 2 / Под ред. чл.-корр. РАО В.Г. Маранцмана. – М.: Классик Стиль, 2004 – 368 с.

31. Русская литература ХХ века. 11 класс.: Учеб.для общеодразоват. учеб. заведений:  В 2 ч. Ч. 2/ Под ред. В.В. Агеносова. – 6.изд., стереотип. – М.: Дрофа, 2001. – 512с.

IV. Справочная литература

32. Аверинцев С. С. Притча / С.С. Аверинцев // Литературный   энциклопедический словарь / Под ред. В. М. Кожевникова, П. А. Николаева. -  М., 1987. – 568с.

33. Адамчик, В.В. Полная энциклопедия символов и знаков / В.В. Адамчик. – Минск: Харвест, 2006. – 607с.

34. Большой путеводитель по Библии: Пер. с нем – М.: Республика, 1993. -  479с.

35. Ожегов, С.И. и Шведова, Н.Ю. Толковый словарь русского языка:   80 000 слов и фразеологических выражений / Российская академия наук. Институт русского языка им. В.В. Виноградова. – 4-е изд., дополненное. – М.: Азбуковник, 1999. – 944с.

36. Приходько Т.Ф. Парабола / Т.Ф. Приходько // Литературный энциклопедический словарь. -  М., 1987.

37. Словарь литературоведческих терминов  /Под.ред. С.П. Белокуровой. - M., 2005. – 468с.

38. Толковый словарь русского языка . Том . I. Под ред. Д.Н. Ушакова. М.: ООО «Издательство Астрель», 2000. – 848с.

V. Интернет - ресурсы

39. Бондаренко, В.Черемховский подкидыш. (Нетрадиционное прочтение Вампилова) // [Интернет - ресурс] http://www.zavtra.ru/cgi/24.08.1999.

40. Вампилов Александр: «Я буду жить долго»// [Интернет - ресурс] http://www.tvkultura.ru/theme//21.06.09

41. Вербицкая, Г.Я. Отечественная драматургия 70 - 90-х гг. ХХ века в контексте чеховской поэтики //[Интернет - ресурс] http://www.gitis.org/rus/dissertations/notices/verbitskaya_auto.shtml/08

42. Владимирцев, В.П. Поэтика «Дневника писателя» Ф.М.Достоевского»: этнографические впечатления и авторская мысль» //[Интернет - ресурс] http: // www. mineralov. ru/vladim1.htm

43. Ищук-Фадеева, Н. Мир Александра Вампилова: Жизнь. Творчество. Судьба//[Интернет - ресурс]http: //www.huba.ru/ rdsref/ 12.08.2003.

44. Исторический словарь // [Интернет - ресурс] http: // www.slovari/299/ru

45. Камышев, В.И. Драматургическое наследие А.Вампилова //[Интернет -    ресурс] http://www.relga.ru/Environ/ WebObjects / 24.04.2006.

46. Липовецкий, М.Н. «Шестидесятники» как «потерянное поколение»: трагикомедия Александра Вампилова. // [Интернет - ресурс]