Толстой и музыка

Люблю музыку больше всех других искусств,

мне всего тяжелее было бы расстаться с ней,

с теми чувствами, которые она во мне вызывает.

(Л.Н. Толстой)

Лев Николаевич Толстой.…Это имя огромно, как мир...

Он родился, когда Пушкин в полном расцвете своего гения создавал один шедевр за другим, когда только что созревали дарования Лермонтова и Гоголя, когда на авансцену литературной жизни выдвинулись писатели: Тургенев, Некрасов, Герцен, Гончаров, Островский. Спустя некоторое время литература обогатилась именами его ровесников: Чернышевского и Салтыкова-Щедрина. Уже будучи знаменитым, он встретил молодое поколение писателей: Короленко, Чехова. При нём появилась поросль реалистов двадцатого века; Куприн, Бунин, Вересаев. Целых 60 лет в русскую жизнь всматривались пытливые глаза великого художника слова-Льва Николаевича Толстого.

Твой разум – зеркало. Безмерное оно,

Склоненное к земле, природу отражает:

И ширь, и глубь, и высь, и травку, и зерно…

Весь быт земной оно в себе переживает.

Работа зеркала без устали идёт.

Оно глядит в миры – духовный и телесный;

И повествует нам всей жизни пестрый ход

То с мудрой стройностью, то с нежностью прелестной…

Эти строки поэт Алексей Жемчужников посвятил гению русской и мировой литературы Толстому, наследие которого относится к числу непреходящих общечеловеческих духовных ценностей, которому, как художнику и мыслителю, не оставалось неизвестным ни одно из направлений искусства его времени. Он внимательно следил за новыми явлениями в области литературы, живописи и музыки.

Воспоминания современников писателя свидетельствуют о том, что его связи с музыкой многогранны, органичны, глубоки и необычно своеобразны.

Занимая большое место в жизни Толстого, как его постоянная страсть, музыка звучит в его творчестве с первых до последних произведений и предстает перед читателем как символическая категория духовного и нравственного образа героев.

Умение чувствовать музыку помогло Толстому создать «правдивость настроения», описать то, что, казалось бы, неподвластно слову, − «диалектику души».

Он считал, что она даёт ощущение «понятного сердцу, но трудно выразимого словами чувства осмысленности жизни». С необычайной силой музыкальность писателя проявилась  в автобиографической трилогии «Детство», «Отрочество», «Юность». В трилогии немало удивительных по задушевности и критичности страниц, посвященных описанию музыкальных впечатлений души ребёнка, подростка, юноши, показано, как через музыку формируется внутренний мир человека. Музыкально-эстетические воззрения   Л. Н. Толстого становятся понятными при анализе четырёх редакций «Детства» и дневников.

В «Детстве» мы читаем, как Николенька слушает Патетическую сонату Бетховена. Нас поражает, как хорошо знает Толстой эту музыку, помнит едва ли не каждый такт: «Сдержанный, величавый, но беспокойный мотив интродукции, который как будто боится высказаться, заставлял меня притаивать дыхание. Чем прекраснее, сложнее музыкальная фраза, тем сильнее делается чувство страха, чтобы что-нибудь не нарушило этой красоты, и тем сильнее чувство радости, когда фраза разрешается гармонически.

Я успокоился только тогда, когда мотив интродукции высказал всё и шумно разрешился в allegro<…>. Но что может быть лучше того места, когда начинаются вопросы и ответы! Сначала разговор тих и нежен, но вдруг в басу кто-то говорит такие две строгие, но исполненные страсти фразы, на которые, кажется, ничего нельзя ответить. Однако, нет, ему отвечают и отвечают еще и еще, еще лучше, еще сильнее, до тех пор, пока наконец всё сливается в какой-то неясный тревожный ропот.    <…> и вдруг в ту минуту, когда душа так взволнована этими беспрестанно тревогами, что просит отдыха, всё кончается так неожиданно и прекрасно… (1, 182)

Во время Andante <…> на душе было спокойно, радостно, хотелось улыбаться, и снилось что-то лёгкое, белое, прозрачное. Но Rondo в ut mineur разбудил меня. О чём он? Куда он просится? Чего ему хочется? И хотелось бы, чтобы скорее, скорее, скорее и всё кончилось; но, когда он перестал плакать и проситься, мне хотелось ещё послушать страстные выражения его страданий…» (1, 182)

Этот вывод – тонкая грань соприкосновения писателя-реалиста с романтическим началом; тот случай, когда он вторгается в неясные, загадочные сферы музыки, не поддающиеся рациональному истолкованию. Толстой утверждает, что после прослушивания музыки остаётся впечатление чего-то недоговорённого, незавершённого, недосказанного… И именно это поражает слушателя. Своё наблюдение Лев Николаевич изложил, не будучи ещё знакомым с эстетикой Шопенгауэра, высказавшего до Толстого подобную мысль. 

Музыкальные страницы в романе-эпопее «Война и мир» раскрывают духовные и нравственные идеалы героев, а Толстой определяет и свои эстетические позиции, говорит о назначении искусства, о сущности музыки и отдельных её жанров, о таланте вообще…

Николай Ростов услышал голос Наташи в самую драматическую минуту своей жизни.

«−Что же это такое? – подумал Николай. Услыхав её голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поёт нынче?» - подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы. … Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно – настоящее... 

О! как задрожала эта терция, и как тронулось что-то лучшее, что было в душе Ростова. И это что-то было независимо от всего в мире и выше всего в мире», - (10, 59) добавляет Толстой. Описывая чувства Николая, Толстой показывает, как музыка способна излечить, очистить душу и позволяет человеку обрести душевное равновесие, освободиться от тяжести содеянного.

Это очищение души имеет различные формы в соответствии «с пропорциями души» каждого человека, где музыка оказывается не только выражением чувств поющего, но и ответом на невысказанные и затаённые чувства слушающего, голосом сердца обоих.

Весь мир сосредоточился в звуках и ритмах музыки, всё исчезло из сознания, кроме самой музыки. Здесь выражено то сознание самостоятельности музыки от мира, которое легло в основу воззрения на музыку у Шопенгауэра; с ним Толстой во многом сходился во взглядах, ещё не зная его работ, а узнавши их, назвал Шопенгауэра «гениальнейшим из людей».

«Слыша музыку, Лев Николаевич не мог не слышать её; слушая же нравившуюся музыку, он вполне мог разволноваться, - пишет его сын С.Л. Толстой, - у него что-то сжималось в горле, он всхлипывал и проливал слёзы. Беспричинное волнение и умиление были те чувства, которые возбуждала в нём музыка. Иногда музыка волновала его против воли». Он говорил, что искусство «это не шутка, а ужасная власть». И он спрашивал: «Que me veut cette musique? - Чего хочет от меня эта музыка?».

Вероятно, те же чувства испытывал князь Андрей,  слушая пение Наташи, поднимаясь к иным, более высоким чувствам. «В середине фразы князь Андрей замолчал и прочувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слёзы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что-то новое и счастливое. Он был счастлив, и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не о чём было плакать, но он готов был плакать» (10, 210-211). О чем же он думал?  О любви? О своих разочарованиях? О своих надеждах на будущее?

«Да и нет», - пишет Толстой. Это было действие силы искусства – музыки,  возвышающей и очищающей души.

Именно музыка позволяет глубже ощутить размышления героя об истинном смысле жизни и решить, что он несёт людям, есть ли в нём начало гармонии, понимания, созвучия, единодушия с другими людьми, музыка исполняет роль исповеди.

Музыка выводит его из физического бытия, узкого и телесного, в мир  бесконечного, словами неопределимого, преображённого бытия. Музыка по природе своей – антипод прозаической реальности. Она – голос сердца с наивысшей полнотой говорящий о духовном богатстве человека.

Вслед за Шопенгауэром Толстой утверждает музыку как высочайшее в мире искусство, которое раскрывает «таинственный смысл мира».

Романтическое восприятие музыки писателю-реалисту кажется странным. Но в том-то и состоит многогранность Толстого, что он, когда дело касается непосредственного воздействия музыки на человека, становится романтиком. Музыка для Льва Николаевича – стихия,  средство познания мира и глубин человеческой души. Она передаёт самое сокровенное, что «независимо от всего в мире и выше всего в мире».

Л.Н. Толстой был увлечен миром русских народных песен, любил слушать игру на балалайке, гитаре, гармонике. И это новая грань гармонии, переживаний и поступков его героев, связанных с народной музыкой,  проступает в сценах, рисующих пребывание Наташи и Николая Ростовых в гостях у дядюшки.

«Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл, очевидно, какой-нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее… (10, 264)

- Еще, пожалуйста, еще, - сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять задребезжал «Барыню» с переборами и перехватами…» (10,265)

Наташа замирает, слушая, как дядюшка исполняет на гитаре русскую песню.

Игра Митьки раззадорила его, и «он взял (несколько театральным жестом...) гитару... и, подмигнув Анисье Фёдоровне,  начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню «По у-ли-и-це мостовой». Враз, в такт с тем степенным весельем… запел в душе Николая и Наташи этот мотив песни.…

- Прелесть, прелесть, дядюшка! ещё, ещё! – закричала Наташа...» (10, 265-266).

Сила музыки захватила Наташу, и это проникновение в народный дух выразилось в русской пляске. «Где, как, когда всосала в себя их того русского воздуха, которым она дышала, - эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, - этот дух, откуда взяла она эти приёмы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приёмы эти были те самые, неподражаемые, неизучаемые, русские…» (10, 266)

Поэтому и песня дядюшки кажется ей верхом «музыкальной прелести», поэтому и «попросила у дядюшки гитару и подобрала аккорды к песне», поэтому и её пляска столь естественна в доме, который кажется продолжением леса и сада, - в сенях пахнет яблоками, висят волчьи и лисьи шкуры, - хороша и тем, что героиня, слушая народную музыку, умела понять всё то, «что было в Анисье… и в матери, и во всяком русском человеке».

Здесь народная музыка, песни и пляски захватывают её природное начало, часть народной души сливается с традициями русской музыкальной культуры. Музыка помогает понять национальную гордость героини, её любовь к своему народу, России…

В трактате «Что такое искусство?» Толстой не раз возвращается к определению музыки. Он, в частности, пишет о музыке, как о «самом задушевном, то есть наиболее других задевающем чувстве людей искусстве».

Самое сложное музыкальное осмысление связано с образом Константина Левина  в романе «Анна Каренина». Его понимание музыки близко авторскому. Левин, как и Толстой, в своих музыкальных вкусах многогранен и противоречив. Он тянется к народной песне, ищет в ней идеал и правду искусства. Сцена покоса, наиболее развернутая и эмоциональная, выстроена писателем в «народном ключе»: «Один грубый, дикий бабий голос затянул песню и довёл ее до повторенья, и дружно, враз, подхватили опять сначала ту же песню полсотни разных, грубых и тонких, здоровых голосов.

Бабы с песнью приближались к Левину, и ему казалось, что туча с громом веселья надвигалась на него…Левину завидно стало это здоровое веселье, хотелось принять участие в выражении этой радости жизни» (18, 290).

Песня позвала героя к раздумью и «в первый раз ясно пришла мысль о том, что от него зависит переменить ту столь тягостную праздную искусственную жизнь, которой он жил на эту трудовую, чистую и общую прелестную жизнь».

Музыка живёт в произведениях Л.Н. Толстого в тесной связи с миром людей и природы. Звуковые образы чрезвычайно разнообразны по эмоциональной окраске и своему характеру: это лепет берёз и стук дождя, перезвон часов и цокот копыт, колокольный звон и озорной голосок балалайки. Волнующая интонация человеческой речи, так похожая на мелодический ряд, звучит во всех произведениях Толстого.

Любовь к музыке обогатила жизнь гения русской литературы, придала особую музыкальность звучания его произведениям. Музыка раскрывает души героев, вносит в их жизнь то красоту гармонии, то диссонанс страстей. Образы в произведениях писателя развиваются по музыкальным законам – они непрестанно возвращаются то как воспоминание, то как светлая мечта, но всякий раз звучат по-новому, как бы в иной тональности. «Есть самое важное  – жизнь… - говорил Толстой, - но жизнь наша связана с жизнью других людей и в настоящем, и в прошлом, и в будущем…», а музыка – это одна из самых великих духовных связей, объединяющих человечество общими чувствами.

По-разному можно относиться к тому, что Толстой говорил и писал о музыке. Эти высказывания писателя актуальны и поучительны и сегодня, потому что вслушиваясь в голос  Л.Н. Толстого и героев, ощущаешь их радости, переживания, раздумья, находишь немало созвучного чувствам современников, живущих уже в XXI веке, и постигаешь духовные и нравственные ценности жизни, истины, добра, красоты и музыки.

Список использованной литературы.

1. Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений: В 90 т. (Юбил. Изд.). – М., 1928-1958. – Т. 13. – С. 80-81. (Далее по тексту ссылки на это издание даются в круглых скобках с указанием тома и страниц)
2. Гусев Н.Н. Летопись жизни и творчества Льва Николаевича Толстого.Т. I. 1828-1890. - М., 1958. Т. П. 1891-1910. М. 1960.
3. Гусев Н., Гольденвейзер А. Лев Толстой и музыка. Воспоминания. - М., Музгиз, 1953.
4. Кузминская Т.А, Моя жизнь дома и в Ясной поляне. - Тула, 1964.
5. Толстой Л.Н. Искусство. Время. - М., Советская Россия, 1981.
6. Толстой И.Л. Мои воспоминания. - М., Гослитиздат, 1969.
7. Толстой С.Л. Очерки былого. - Тула, 1960.
8. Толстой и музыка. Хроника. Нотография. Библиография. Сост. З.Г. Палюх, А.В., Прохорова. - М., Советский композитор, 1981.

Оригинал работы: Толстой и музыка