Ирина Абанкина: Зачем нам реформа образования

Новая схема, по мысли реформаторов, отличается большей гибкостью и снимает один из барьеров для самых перспективных студентов. У них появляется возможность составлять программу обучения, исходя из индивидуальных потребностей и предпочтений. Обсудим тему с профессором Института развития образования НИУ ВШЭ Ириной Абанкиной.

Через два года обучения студент может сменить направление подготовки

В 2003 году Россия присоединилась к Болонскому соглашению, предполагающему двухуровневую систему образования - бакалавриат и магистратура. Почему нас перестала устраивать эта система?

Ирина Абанкина: Вы знаете, очень быстро меняются технологии. Столь же скоро, как и профессии на рынке труда. Особенно сейчас, в пандемию. У нас, как и во всем мире, проваливаются целые сегменты экономики, тогда как другие сегменты растут очень быстро. Все, что связано с разработкой программ искусственного интеллекта, цифровизацией, используется очень активно и в финансовой сфере, и в социальной. Эти изменения требуют новых образовательных программ.

Эти изменения происходят во всем мире, почему же весь мир не отказывается от Болонской системы?

Ирина Абанкина: Мы тоже не отказываемся от нее. Мы просто говорим, что через два года обучения в бакалавриате студент имеет право изменить направление подготовки. Он может выбрать отдельные курсы и дисциплины даже в других университетах. Возможность перепроектирования своей образовательной траектории через два года очень важна. Во многих странах нет такой жесткой уровневости образования, как у нас, а есть присвоение квалификаций, которые могут быть подтверждены документом о пройденном обучении в вузе. Вы можете пойти в независимое агентство, подтвердить квалификацию и получить соответствующий документ.

Вы говорите, что Россия не отказывается от Болонской системы, но формула "2+2+2" - это разве не отказ?

Ирина Абанкина: Нет. Просто через два года обучения студент вправе сменить профиль. Это вовсе не обязательно, но такая возможность ему предоставляется. Болонская система и была придумана как раз ради академической мобильности. И для студентов, и для преподавателей. Эта система говорила: давайте установим общие требования к качеству программ, и в этом пространстве согласованных требований мы будем признавать дипломы взаимно - так, чтобы можно было либерализовать рынок труда, сделать его открытым, чтобы студенты могли выбирать лучшие программы в университетах, которые входят в такую сеть. И чтобы преподаватели могли переезжать из одной страны в другую, предлагая свои флагманские курсы.

Предположим, проучившись два года, студент понял, что ошибся с выбором профессии, или изменились его интересы и мотивация. Но все, что он усвоил за два года, ему будет засчитано или нет?

Ирина Абанкина: Да, будет документально зафиксировано освоение этой части программы. Чтобы, набирая курсы в другом университете или меняя направление в своем, ему не пришлось бы еще раз все это изучать. Чтобы его документы признавались и внутри данного вуза, и другими вузами. Это не значит, что в случае радикальной смены направления не придется что-то доучивать и строить индивидуальный учебный план. Но там, где есть совпадение, конечно, нужны подтверждающие документы.

А магистратура? В ней будет что-то меняться?

Ирина Абанкина: Магистратура у нас остается в любом случае. Не все идут в магистратуру. Мы предполагали, что примерно 30-35 процентов ребят сразу после окончания бакалавриата пойдут в магистратуру. Кто-то приходит в нее гораздо позже. Например, в нашем Институте развития образования учится очень много взрослых людей. Есть даже кандидаты и доктора наук. Но они меняют свое направление и идут в магистратуру, поскольку продолжают карьеру уже как администраторы или как методисты, разработчики образовательных программ. Во многих странах магистратура уже приравнивается к первой ученой степени.

Мотивация, исследовательские навыки важнее, чем базовая подготовка

Смена образовательной траектории через два года все-таки, наверное, предполагает некий общий вектор? Нельзя поменять направление с химии на филологию.

Ирина Абанкина: Это кажется удивительным, но - можно. Мы приехали в Физтех и стали спрашивать: а вы можете взять к себе ребят, которые не имели супервысоких баллов по математике и точным наукам, и обучить их? Они призадумались, а потом сказали: если есть мотивация, то почему бы нет. Через год или два мы готовы взять их, например, на химию. Даже если они не учились у нас и не сдавали ЕГЭ по естественно-научному направлению. Мы в состоянии компенсировать пробелы в их знаниях. Для нас мотивация, исследовательские навыки, умение экспериментально работать важнее, чем базовая подготовка. Очень многие специалисты в области филологии, психологии, менеджмента готовы брать на обучение математиков, владеющих программированием. Мы же видим, сколько специализаций открывается в филологии, структурной лингвистике... То же самое и в медиакоммуникации. Сейчас во многих университетах и даже в колледжах хотят открыть направление, связанное с креативными индустриями. Это и анимация, и компьютерные игры, и современная журналистика. И всюду говорят: да, мы в первую очередь поддержим тех ребят, которые пришли из сфер, связанных с точными науками, математикой, программированием. Нам такие ребята очень нужны, потому что проектирование сегодня, даже в области текстов, связано с новыми возможностями, которые открывает цифровизация.

Коснется ли реформа медицинских вузов? Мне кажется, это та сфера образования, где определенный консерватизм только во благо.

Ирина Абанкина: Да, медицина - это достаточно замкнутая система подготовки. В бакалавриате ведь нет медицины. Единственное исключение - сестринское дело. И все страны подготовку врачей ведут по своим программам. Между тем у нас в медицинских вузах высокий процент иностранных студентов. Спрашивается, зачем же им учиться у нас, если в медицине нет совмещения образовательных программ? Ответ простой: у нас короче, чем в других странах, программы в медицине. При этом они достаточно качественные и недорогие по сравнению с многими другими странами. И возвращаясь на родину, большинство выпускников в состоянии уже на своем языке и по требованиям своей страны сдать квалификационные экзамены и получить лицензию на частную практику. Поскольку частная медицина всюду развита очень серьезно, получение частной лицензии сопряжено со сдачей довольно серьезных квалификационных экзаменов. И наше медицинское образование позволяет с честью выдержать это испытание. Точно так же и с архитектурой. А вот педагогика в большинстве стран мира сопряжена с национальной системой подготовки. Здесь, пожалуй, только на программах магистерского уровня есть пересечение, когда речь идет о новых методиках, технологиях. Исполнительские искусства - тоже та сфера, которая не столь серьезно затрагивается общими программами.

Трудно ли добиться, чтобы российский диплом был признан в США или, скажем, Германии?

Ирина Абанкина: Признание наших дипломом в других странах не происходит автоматически. Буквально по количеству часов сравнивают, какие курсы и какие предметы пройдены. И если почти все совпадает, то диплом засчитывается. Это называется "нострификация" - процесс взаимного признания дипломов разных университетов и их образовательных программ. Идет он у нас очень медленно. Но взаимное признание дипломов, снятие в этой сфере границ между странами - назревшая потребность.

Если заработает система "2+2+2", значит, через два года можно будет, в принципе, и остановиться, не продолжать учебу?

Ирина Абанкина: У нас уже был такой уровень - незаконченное высшее образование. Помните? После третьего курса выдавались справки о пройденном обучении. И такой документ засчитывался. Это было выше, чем наше среднее профессиональное образование. Считалось, что есть теоретическая подготовка, а дальше уже практика, опыт работы по той или иной специальности позволяют человеку с незаконченным высшим занимать инженерные и даже административные должности. При этом те, кто желал получить полноценный диплом, добавляли к своему незаконченному учебу на заочном, и не всегда, кстати, по специальности. Поэтому сейчас "2+2+2" - это, скорее, фиксация достижений через два года учебы. Причем кто-то уже на первом или втором курсе выберет часть программ других курсов и факультетов. Это так называемый майнор - дополнительный профиль.

Огорчает не академическая задолженность как таковая, а потеря интереса, мотивации

Переход на систему "2+2+2", вероятно, потребует перестройки управления образовательным процессом, нестандартных административных решений?

Ирина Абанкина: Здесь есть две траектории. Скажем, переход с одной образовательной программы на другую внутри одного университета. Здесь, конечно, ситуация проще, хотя тоже требует снятия определенных границ и управленческой переориентации. Сложнее, если речь идет о разных университетах. Тут уже финансы вступают в действие. С сентября 2022 года предполагается апробация сертификатов. Первый тип их - для победителей олимпиад. Это очень правильный шаг для того, чтобы ребята, идущие без конкурса как победители олимпиад, не отбирали бюджетные места у ребят, которые сдавали ЕГЭ.

На востребованных программах нередко получалось так, что до 90 процентов мест занимали олимпиадники. Теперь олимпиадники идут сверх конкурса, и им оплачено через сертификаты такое обучение. А второй сертификат - это сертификат на оплату тех курсов, тех дисциплин, той части образовательной программы, которую студенты выбирают в другом университете. За ними закрепляется эта часть средств. Они не могут ее ни на что другое потратить. Это не деньги, это именно право распоряжаться стоимостью своей образовательной программы. Если студент меняет вуз, то сертификат следует за ним. Так вот, предполагается апробация этого механизма, чтобы понять, какие вузы проиграют и какие выиграют от смены механизма финансирования. До этого мы, скорее, имели практику, я бы сказала, компенсации неудач.

То есть те ребята, которые не могли осваивать программу, старались зафиксировать ее освоенную часть, подать заявление и перейти на другую. Редко это была восходящая траектория. Как правило, лишь упрощение. И вот этот кризис профессионального самоопределения, он очень серьезный. Мы делаем вид, что его не существует. Мы заставляем ребят довольно рано, в 15-16 лет, определиться с выбором профессии, понять свои способности и решить, с чем они намерены связать свою жизнь. А здесь идея - поддержать как раз сохранение этой мотивации. Посмотрите, как сработал WorldSkills, когда из всех регионов начали собираться команды и соревноваться. Ребята просто увидели новое наполнение профессий.

Сегодня на одну тысячу россиян в возрасте от 25 до 64 лет приходится 304 человека с высшим образованием. Это много или мало? Хорошо или плохо?

Ирина Абанкина: Мне кажется, что мотивация к образованию, начиная с середины 90-х годов, была нашим главным ресурсом для развития. Ведь мы страна, которая сумела совершить радикальный экономический поворот фактически без образовательного "импорта". У нас даже была программа Global Education с правом и возможностью учиться за рубежом. И вообще наша система образования, как бы ее ни ругали, все же имеет достаточную гибкость. У нас к началу 2000-х высшее образование стало социальной нормой. И мотивация к образованию мне кажется очень важным нашим ресурсом.

Ирина Абанкина - профессор, главный научный сотрудник Института развития образования НИУ ВШЭ, кандидат экономических наук. Ведущий специалист в области регионального и городского социально-экономического развития. Имеет многолетний опыт исследовательской и экспертно-аналитической работы в области экономики образования, управления и финансирования в социальной сфере. Неоднократно участвовала в проведении социологических исследований в регионах и городах России, организации и проведении тренингов, научных семинаров. Является экспертом Экономической Комиссии Европы ООН, экспертом Комиссии по развитию образования и науки Общественной палаты РФ, экспертом бизнес-проектов в социальной сфере по программе "Социальный акселератор", членом Экспертного Совета школы-гимназии "Сколково" и членом Попечительского Совета ФГАУ "Воробьевы горы".

^{Источник: Российская газета}